Несмотря на весь этот поток благоразумных мыслей, Артур Морлендер чувствовал себя далеко не спокойно. В продолжение всего путешествия он много раз пытался вступить в сношения с таинственными людьми, управлявшими его судьбой. Он несколько раз в день спрашивал капитана Грегуара, но ни капитан, ни заговорщики больше не подавали никаких признаков жизни. Его предоставили самому себе.

Шторм утих, «Торпеда» медленно вошла в Финский залив.

Мнимый Василов стоял на палубе парохода, нервно разглядывая в бинокль наплывающие очертания Кронштадта. Погода была холодная, дул резкий северо-восточный ветер.

Штурман Ковальковский бегал по палубе с сердитым лицом. Черт побери эту страну! Очень нужно ехать в порт, где вы не найдете ни одного порядочного человека и где во главе государства стоят рабочие!

Между тем в топке, в машинном отделении, в кухне, в рулевой будке тоже царило возбуждение, и чем дальше подвигался пароход, тем оно становилось сильнее и сильнее.

— Да, уж я вам доложу, братцы, — ораторствовал Ксаверий, бледный от волнения. — Вот мы с вами тут сидим, обливаемся седьмым потом и эта собака штурман, не говоря уж о рыжем, может дать вам кулаком в зубы, а там, ребята, ого-го-го! Там наш брат — первый человек. Там сам адмирал из простых матросов и ходит себе в обнимку с кочегаром, вот оно как!..

— А на заводах рабочие — директорами! — вырвалось у португальца Пичегра сквозь стиснутые зубы.

— Работать, сволочь! Я вас! — завизжал сверху голос Ковальковского. — И чтоб ни один из вас носу не казал на берег, поняли?

Матросы, ворча, разбрелись по своим местам.

Кронштадт. Безлюдный рейд прошел перед биноклем Артура (будем называть его отныне Василовым). «Торпеда» подвигалась и подвигалась. В туманном северном небе, как призраки, высились далекие башни, пики и купола Петрограда.

Вот судно пришвартовалось. Сброшен трап. Штурман Ковальковский злобно указывает Василову на выход. Пароход кажется мертвым, нигде ни живой души. Но когда Василов с чемоданом в руке спустился вниз в обществе красивого русского красноармейца и двух таможенников, матросы «Торпеды» не вытерпели: они высыпали гурьбой на палубу, с Ксаверием во главе, и заорали все, сколько их было: американцы, немцы, итальянцы, португальцы, французы, абиссинцы, англичане, швейцарцы, ямайцы:

— Урра! All'right, русские товарищи!

— Здорово, ребята! — крикнул красноармеец обернувшись. — Кланяйтесь американским рабочим!

Обе стороны почувствовали прилив энтузиазма, хотя слова, произнесенные ими, были непонятны и той и другой. Штурман Ковальковский, как лев из засады, прыгнул в гущу своих матросов.

Тем временем к Василову подошли несколько молодых людей в военной форме. Они поздоровались с ним на чистом английском языке и отрекомендовались как его будущие партийные товарищи. Один из них вежливо вывел кого-то из-за сваленных в кучу бочонков и сказал:

— Ваша жена дожидается вас с утра, товарищ Василов.

Несчастный Василов вздрогнул, похолодел, поднял глаза и…

31. ЯНКИ В ПЕТРОГРАДЕ

Вместо вздорной и упрямой женщины, преисполненной всех пороков, перед Василовым стояла красавица. Она взглянула на него, запнулась и протянула ледяные пальчики.

Люди в военных фуражках довели их до автомобиля, усадили; один вскочил рядом с шофером, другие приветственно подняли руки, и автомобиль помчался к Петрограду.

Василов растерянно наблюдал за своей женой. Он с наслаждением уцепился бы мыслью за какой-нибудь из ее изъянов, чтобы расшевелить свою ненависть. Но Катя Ивановна была возмутительно хороша собой, возмутительно совершенна. Каждое движение ее было полно грации, голос походил на мурлыканье флейты; она не говорила и не делала ничего неуместного, ничего такого, что оправдало бы его презрение.

Между тем вокруг них летели величественные проспекты Петрограда. Дома-дворцы ничуть не походили на те разрушенные лачуги, которые изображались в уличных нью-йоркских листках. Они стояли рядами, отражаясь в зеленой воде каналов. Автомобили и мотоциклы сновали взад и вперед, по каналам бежали моторные лодочки, а пешеходы сновали по улице с удивительной быстротой. Не успели Василов с женой отвести глаза друг от друга, как окружающее уже целиком захватило их.

— Как не похоже! — пробормотал Василов. — Дорогой сэр, то-есть товарищ, как все это не похоже на наши американские фотографии в газетах!

Человек в военной куртке весело улыбнулся:

— Меня зовут Евгений Барфус. Вы многое найдете не похожим на то, что пишут о нас капиталисты. Мы бы давно погибли, дорогие товарищи, если бы не пустили в ход несколько изобретений… Видите вы эти вышки?

Они мчались сейчас по гранитному берегу бурной Мойки, катившей свои волны через весь город. Справа и слева от нее высились странные пирамиды, украшенные наверху огромными фарфоровыми чашками, что делало их похожими на подсвечники. От пирамидок над всем городом протягивалась сеть бесконечных проводов.

— Что это такое? — вырвалось у Василова.

— Это электроприемники колоссальной мощности, — ответил товарищ Барфус. — Вы видите здесь нашу гордость. Благодаря этим приемникам мы можем в одно мгновение наэлектризовать все пространство над городом на высоте более тысячи метров, что делает нас недоступными для неприятельского воздушного флота. Когда до нас дошли сведения об изобретении американцами какого-то взрывчатого вещества, мы занялись, в свою очередь, техникой. Но цель наша — не нападение, а защита. Мы электрифицировали огромные воздушные пространства над всеми нашими городами и производственными объектами. Взрывчатые вещества будут разряжаться над нами, не принося нашей стране ни малейшего вреда. Мы укрепили границы тысячами электрических батарей, благодаря чему можем отразить любую армию с помощью одного только монтера нашей петроградской Центральной Аэро-электростанции. И мы изобретаем в этом направлении все дальше и дальше!

Василов почувствовал себя в эту минуту сыном своего отца, Иеремии Морлендера.

— Да! — вырвалось у него не без восторга. — Вы тут, в России, не дремлете. Но скажите же, чем может быть вам полезен такой простой, средний инженер, как я?

По лицу Барфуса скользнула усмешка:

— Дорогой товарищ Василов, вы нужны нам более чем кто бы то ни было, потому что, видите ли…

Он наклонился к самому уху Василова и докончил, улыбнувшись:

— Потому что у нас почти нет средних людей — никто не хочет быть средним человеком. Вы понимаете теперь, что для нас вы — желанный гость!

Василов прикусил себе губу не без чувства оскорбленного самолюбия. В эту минуту автомобиль затормозил перед роскошным дворцом на Мойка-стрит. Товарищ Барфус сказал:

— Вам отведена комната в этом доме. Отдохните. Через два часа вам подадут мотоциклет для первой поездки на завод.

Шофер сложил на землю оба чемодана, и Василов рассеянно поднял тот и другой.

Они вошли в подъезд, поднялись по лестнице и, сопровождаемые указаниями всех встречных, достигли наконец своей комнаты. Это была очень уютная спальня с двумя кроватями, печкой в углу, двумя письменными столиками, двумя книжными шкафами, двумя окнами и двумя надписями на двух стенах:

«Берега время!», «Записывайся в Лигу времени!»

— Удивительная страна! — пробормотал Василов, ставя чемоданы на пол.

— Поразительная страна! — шепнула Катя Ивановна.

Они взглянули друг на друга и вдруг вспомнили, что за весь этот час ни разу не подумали ни о себе, ни о мести, приведшей их сюда.

32. МУЖ, ЖЕНА И СОБАКА

Катя Ивановна вспыхнула, поймав себя на этой мысли. Василов вспыхнул по той же самой причине.

Он раздражительно швырнул шляпу на одну из кроватей, сел и произнес:

— После вашего поведения в Нью-Йорке, Кэт, я полагаю, вы не имеете никаких претензий на мою любезность!

Катя Ивановна молчала, повернувшись к нему спиной.

— Я должен предупредить вас, — отчаянно продолжал Василов, — морская болезнь резко повлияла на меня. Я сел на пароход одним человеком, а покинул его другим…